ФОЛЬКЛОРНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ В РОМАНЕ

Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО «ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ»

 

Землянухина Н.А.

МБОУ «Хохольский лицей»

Россия, р.п.Хохольский

 

Аннотация.  В статье рассмотрена проблема использования элементов фольклора в романе «Преступление и наказание» Ф М. Достоевского, показаны аспекты фольклорно-поэтической системы русского писателя. Проанализированы образы-символы, которые помогают глубже осмыслить идейно-художественное своеобразие романа «Преступление и наказание».

Ключевые слова. Роман, Ф. М. Достоевский, фольклор, идейно-художественный анализ произведения, элементы фольклора.

 

Актуальность проблемы.  Творчество Ф.М. Достоевского очень актуально, в частности роман «Преступление и наказание» привлекает внимание не только литературоведов, но и философов, психологов, лингвистов разных стран. Интересно и художественное своеобразие романа «Преступление и наказание», особую роль играют фольклорные образы-символы, несущие определённую символическую нагрузку.

Традиционно Ф. М. Достоевского относят к «нефольклорным» писателям. Вопрос о соотношении фольклорных традиций с творчеством писателя является недостаточно изученным, а в обучении на фольклоризм  Достоевского практически не обращается внимания.

Самим Достоевским неоднократно высказывались мысли о том, что необходимо преклониться перед народной правдой о том, что народные идеалы сильны и святы и им принадлежит будущее. Известно, что Достоевский не только интересовался народной культурой, но и сам записывал фольклорные произведения. Стремясь к жизненной достоверности изображаемого, он был внимателен к мельчайшим подробностям быта, привычкам, обычаям,  речи, специфическим словечкам низших слоев общества. Это, естественно, подразумевает знание народного творчества, народной речи и широкое их использование. Обращение писателя к фольклору при создании художественных произведений никогда не было лишь механическим заимствованием, служащим для создания натуралистического колорита. Фольклор является тем универсальным источником, который позволял соединить бытовую достоверность с обобщенно-символическими, глубинными основами романов Достоевского.

Бытовые зарисовки, различные народные сценки, вообще фольклорные элементы, лежащие как бы на поверхности, а также фольклорные сюжеты, образы, мотивы, предстающие в переосмысленном, трансформированном виде, сложнейшим образом опосредованы творческой концепцией автора, множеством нитей связаны идейно-образной структурой каждого произведения. Фольклор неразрывно слит  с другими составляющими романов Достоевского, зачастую трудно вычленим, но без него не было бы самих романов, невозможно было бы полностью осмыслить художественно-идеологические построения писателя.

«Преступление и наказание» - роман чисто петербургский, а Петербург, по мысли Достоевского, был самым нерусским и фантастическим городом, изначально оторванным от  исконных национальных корней. Местом действия писатель делает бедный район города. Только по составу действующих лиц видно, что представляет из себя эта городская демократическая среда: мужики-красильщики – мастеровые из крестьян, Настасья-кухарка – деревенская баба, квартирные хозяйки, сводни-немки, старуха (коллежская асессорша) – ростовщица, торговка Лизавета – мещанка, Мармеладов – опустившийся чиновник, проститутка Соня, обнищавшие студенты «хорошей фамилии», мелкие чиновники, ходатаи по делам, уличные певцы и певицы, угловые жильцы, нищие, завсегдатаи кабаков и т.д.

Фольклорно-патриархальный образ дома, домашнего очага, семейного уюта и весь комплекс связанных  с ним обрядов, ритуалов, фольклорных жанров вообще не характерен для художественного мира Достоевского и для «Преступления и наказания» в особенности. Фольклор в романе в большей степени вязан с улицей, трактиром, а не домашним очагом и семейными ритуалами. В юмористическом, «сниженном» виде такой образ тихого домашнего счастья с пуховиками и кулебяками появляется в рассказе Разумихина о том, как его принимает хозяйка Раскольникова. И при характеристике Свидригайлова Достоевский специально подчеркивает, что вокруг него устанавливалась атмосфера «трактирной патриархальности», с особым обслуживанием, приглашением с улицы артистов и т.д.

Поминки, новоселья, чаепития, упоминаемые в романе, не имеют ничего общего с тем, что традиционно вкладывается в эти понятия. Например, поминки, первоначально организованные чинно и правильно, как оказание «чести» покойному (присутствует даже ритуальная еда), становятся затем поводом для очередного скандала-спектакля с трагическим завершением.

Важную роль для понимания идейно-философской концепции романа играет обычай обмена крестами. В народной этике побратимство - это способ религиозно-нравственного закрепления индивидуальной взаимопомощи, духовного родства, вечной дружбы. Достоевский всегда интересовался этим обычаем, не однажды использовал его в своих романах (ср. роман "Идиот"). Необычность обмена крестами в «Преступлении и наказании» в том, что в нем участвуют три человека, а среди них и убийца, и жертва. Несмотря на раздраженный тон, усмешки, Раскольников перед признанием приходит именно за Сониным крестом: «Это, значит, символ того, что крест беру на себя, хе-хе! И точно я до сих пор мало страдал! Кипарисный, то есть простонародный; медный - это Лизаветин себе берешь, покажи-ка?» Способности Раскольникова на подобный шаг свидетельствуют о наличии в его душе сил, которые смогут привести его к раскаянию и нравственному возрождению. Понимание слова «крест» в смысле страдания, нравственной ноши придает всей сцене обобщенно-символический смысл. [1]

С народной ритуальной культурой связано и обращение "батюшка", используемое по отношению к Раскольникову старухой-процентщицей, следователем и купчихой, подающей ему милостыню на улице. В словах следователя всячески подчеркивается и обыгрывается целый ряд таких словечек: "родименький", "миленький" и даже "отец". За внешней фамильярностью Порфирия скрывается величайшее мастерство следователя-психолога. Разгадав в Раскольникове убийцу, поняв психологическую подоплеку этого преступления и муки больной совести преступника, он, что называется, попал в самую точку, так как постоянно обыгрывает то самое словечко-обращение, которым пользовалась старуха. Кроме того, весь названный стилистический ряд призван подчеркнуть близость Раскольникова к людям, духовное родство со всеми. Этому же способствует и выбор имени главного героя. Имя Родион, переосмысленное в духе народной этимологии, вызывает ассоциации со словами "родной", "родимый".

Для устного народного творчества характерны повторяющиеся образы. О символико-стилистическом значении таких образов в творчестве Достоевского пишет Ю. И. Селезнев: «Устойчивые, центральные образы-символы у Достоевского (паук, дите, Америка, камень, санки с горы и т.д.) напоминают (а вовлеченные в организующий стилевой пласт народного самосознания – и прямо выполняют) роль устойчивых эпитетов, оборотов и т.д. в мире народного творчества. Все узловые определяющие лицо мира Достоевского образы так или иначе приобретают всё тот же характер внеличностной объективности» [3]

Много подобных образов-символов и в романе «Преступление и наказание». Они могут быть связаны и с преступлением и наказанием (кровь, камень, капитал., паук-черт, загнанная кляча, крюк, дорога, аршин пространства, Америка), и с искуплением и возрождением (земля, мать, дети, крест). В углублении земли под камень прячет  Раскольников награбленное. Как из-под земли появляется мещанин, обличающий его. Землю, оскверненную кровью, должен поцеловать Раскольников для свое­го спасения и возрождения. Образ паука-черта темной силы, подчинившей себе душу Раскольникова и толкнувшей его на преступление, прямо возникает в словах Раскольникова в конце рома­на, но буквально с первых же страниц этот образ создается из множества намеков и замечаний В первую очередь это неестественная сила и неумо­лимость того, что тащило Раскольникова к преступ­лению, удивительная удачливость; бесовский хохот (Раскольникову, прячущемуся за дверью после убийства, хочется хохотать, хохот слышится ему в кошмарном сне, повторяющем убийство, без кон­ца смеется Свидригайлов); нечистая сила пред­ставляется чем-то холодным, темным, гадким (Раскольников постоянно ощущает, что ему тошно,  его «пробирает мороз по коже», во время встречи с родными он стоит «как мертвый», мысль об убийстве заставляет Разумихина «побледнеть  как «мертвеца» под горящим взором Раскольникова); мотив нашептывания; упоминание черта в простей­ших фразеологизмах типа «черт дери», «убирайся к черту» в контексте приобретает почти букваль­ный смысл; черт может как бы перевоплощаться (старуха в кошмарном сне, Свидригайлов — двой­ник, призрак, появляющийся как бы из сна); черт-паук (сравнивает себя с пауком Раскольников, виде банки с пауками представляется вечность Свидригайлову, причем он прибавляет, что нароч­но так бы сделал, при появлении Свидригайлова в полной тишине жужжит и бьется о стекло боль­шая муха, перед самоубийством Свидригайлов пы­тается рукой ловить муху). Подобных примеров можно привести много. Эта разъединенность лю­дей, эгоизм, бесовская гордыня, свойственные ми­ру, воплощаются в романах Достоевского таким образом, что становится возможным вывод об их связи с народными сказками и легендами. [5]

Не будет преувеличением назвать значительную часть фольклора в романе «уличным» и «кабац­ким». В первую очередь это сказалось на народ­ных песнях, представленных в романе. Это песни, исполняемые или заказываемые пьяными на ули­цах или в трактирах. «Безобразное», «сиплое», «разгульное» пение под балалайки и бубен сопро­вождает бессмысленно жестокое пьяное молоде­чество во сне Раскольникова:

«— По морде ее, по глазам хлещи, по гла­зам! — кричит Миколка.

— Песню, братцы! — кричит кто-то с телеги, и все в телеге подхватывают.[1]

Раздается разгульная песня, брякает бубен, в припевах свист. Бабенка щелкает орешки и посмеивается. Подобные песни и наяву сопровождают Расколь­никова в его метаниях по улицам и трактирам. Он слышит различные кабацкие куплеты, испол­няемые с прищелкиванием пальцами, подпрыги­ваниями и отбиванием такта каблуками. Перед встречей с Мармеладовым он видит задремавшего пьяницу, вспоминающего спросонья какие-то куп­леты.  Уже после убийства Раскольникова так и тянет к этому шуму, грохоту, пьяному ве­селью, к толпе: «Его почему-то занимало пенье и весь этот стук и гам там, внизу... Оттуда слышно было, как среди хохота и взвизгов под тоненькую фистулу разудалого напева и под гитару кто-то отчаянно отплясывал, выбивая такт каблуками».[1]

Еще одной составляющей городской уличной и трактирной лирики является чувствительный ро­манс (по определению Достоевского, лакейская песня), исполняемый под гитару или шарманку. Подобные песни звучат на улицах, певцов пригла­шают в трактиры. Например, в рассказе о похож­дениях Свидригайлова: «Весь этот вечер до десяти часов он провел по разным трактирам и клоакам, переходя из одного в другой. Отыскалась где-то и Катя, которая опять пела другую лакейскую песню о том, как кто-то «подлец и тиран начал Катю целовать».

Свидригайлов поил и Катю, и шарманщика, и пе­сенников, и лакеев, и двух каких-то писаришек».  По всей видимости, эти песни близки к жанру мещанского (жестокого) романса, полу­чившего большое распространение среди город­ских низов во второй половине XIX века.

Рассматривая подобные примеры в романе, можно заметить, что автора интересуют в первую оче­редь не сами песни, а связанная с ними реально-бытовая обстановка, внешний вид исполнителей, манеры, аккомпанемент, реакция слушателей и т. д. Достоевский даже воспроизводит фонетические особенности некоторых песен в уличном исполне­нии («целый», «бутошник», «прекрасной»).

Авторские комментарии содержат и эмоционально-оценочные характеристики. Манера исполнения чувствительного романса характеризуется так: «Уличным, дребезжащим, но довольно приятным и сильным голосом она выпевала романс в ожидании двухкопеечника из лавочки» . О Кате, развлекающей Свидригайлова, сказано: «Пела она свою рифмованную лакейщину тоже с каким-то серьезным и почтительным оттенком в ли­це» .

В такой передаче мир нищего Петербурга ста­новится видимым и слышимым. Но это не един­ственная роль, которую играют народные песни и романсы в романе. Можно также соотнести содер­жательную сторону песенных отрывков с идейно-художественным смыслом отдельных моментов ро­мана (слова «не бей напрасно» со сценами избиения хозяйки квартальным надзирателем, помере­щившимся Раскольникову, ударами, которые он наносит своим жертвам во время убийства и во сне, когда старуха смеется над его напрасными усилиями; слова из Катиной песни — «подлец и тиран» — с саморазоблачающей исповедью Сви­дригайлова — циника и растлителя).

Знаменательно, что из всех героев романа слу­шателями такого пения Достоевский делает лишь Раскольникова и Свидригайлова. Возможность окунуться в атмосферу улиц, кабаков, толпы дает возможность как бы забыться на время человеку с нечистой совестью: «Здесь было уж как будто легче и даже уединеннее. В одной харчевне, перед вечером, пели песни: он просидел целый час, слу­шая, и помнил, что ему даже было очень прият­но» .

Рассмотренные нами песни, вошедшие в ро­ман,— примета улицы бедных районов города, ха­рактерная особенность быта городских низов, спо­соб их социально-бытовой характеристики. Участ­вуя в создании мрачного образа города, целый пласт фольклорных материалов лишний раз под­черкивает уродливость, неблагообразие действи­тельности.

Состав «действующих лиц» всех скандалов-спек­таклей тоже может быть сопоставлен с героями народных представлений (Катерина Ивановна, пьяный муж, хозяйка, генерал, священник, доктор, городовой, гости-зрители). В каждом подобном представлении участвуют и зрители. Они подби­вают участников на различные действия, Катери­на Ивановна постоянно вступает в оживленные диалоги-перебранки с ними. Различные эксцен­тричные выходки, тоже более свойственные бала­ганным представлениям, дополняют картину (Мармеладова таскают за волосы по комнате, Кате­рина Ивановна бросает в генерала чернильницу, пытается броситься на хозяйку с кулаками, сор­вать с нее чепчик и растоптать, в хозяйку один из гостей попадает стаканом, целясь в Лужина; вещи Мармеладовых хозяйка выбрасывает из дома). Апофеозом этих событий является завершающая сцена на поминках, после которой Катерина Ива­новна бросается «искать справедливости» к гене­ралу, а потом действительно уже тащит детей на настоящее уличное представление. На поминках Амалия Ивановна после «схватки» с Катериной Ивановной в комичном виде представляет своего фатера: «Амалия Ивановна не снесла и тотчас же заявила, что ее фатер аус Берлин буль ошень, ошень важны шеловек и обе рук по карман ходиль и все делаль этак: «пуф! пуф! пуф!», и чтобы дей­ствительно представить своего фатера, Амалия Ивановна привскочила со стула, засунула обе руки, в карманы, надула щеки и стала издавать какие-то неопределенные звуки ртом, похожие на пуф-пуф, при громком хохоте всех жильцов, которые нароч­но поощряли Амалию Ивановну своим одобрением, предчувствуя схватку» .

Речь героев в таких сценах обычно представ­ляет из себя крик, визг, громкую брань. Все реп­лики Катерины Ивановны выкрикиваются, состоят из всхлипываний, эмоционально окрашенных во­просительных и восклицательных предложений, элементов причитаний. Например, в сцене смерти Мармеладова:

« — Добился своего! — крикнула Катерина Ива­новна, увидав труп мужа,— ну, что теперь делать! Чем я похороню его! А их-то, их-то завтра чем накормлю?» [1]

Все это вместе взятое делает жизнь Мармеладовых непрерывным ритуально-театральным дейст­вом. Выводя детей на уличное представление, Ка­терина Ивановна стремится отмежеваться от уличных выступлений шарманщиков: «Иначе как же отличить, что вы благородного семейства, воспи­танные дети и вовсе не так, как все шарманщики; не «Петрушку» же мы какого-нибудь представляем на улицах, а споем благородный романс…» . Интересно, что песни, которые пытается исполнить Катерина Ивановна, были наиболее характерны и для народной драмы (это песни литературного происхождения, пользовавшиеся большой популярностью и перешедшие в народные представления). А последние дни жизни Катерины Ивановны напоминают именно представления балаганно-карнавального типа (обостренное требование правды и справедливости, крики, драки, различные шутовские выходки, смех зрителей), но в этом трагическом, перевернутом, по мысли Достоевского, мире всё заканчивается не торжеством главного героя народных представлений, а трагедией, сумасшествием, смертью. К балаганно-ярмарочным представлениям близки некоторые «выступления» Разумихина с его приговорами-прибаутками, пословицами, меткими словечками. Интересно в этом смысле целое представление, которое он разыгрывает, показывая Раскольникову новую одежду и стремясь развлечь его, а также изложение своей версии преступления. Демонстрация нового платья начинается со слов: «Смотри-ка сюда, милый человек». После шутовского рассуждения о головных уборах Разумихин продолжает: «Оцени-ка, Родя, как думаешь, что заплатил? Настасьюшка? — обратился он к ней, видя, что тот молчит.

—  Двугривенный, небось, отдал,— отвечала Настасья.

—  Двугривенный, дура! — крикнул он, обидевшись,— нынче  за  двугривенный  и  тебя  не  купишь,— восемь гривен!»

Речь Разумихина пересыпана приговорками («Ну, Родя, подымайся. Я тебя попридержу; подмахни-ка ему Раскольникова, бери перо, потому, брат, деньги нам теперь пуще патоки: прибаутки   («Катай  скорей  и  чаю,   Настасья, потому насчет чаю, кажется, можно и без факультета. Ну вот и пивцо!» ; пословицами и поговорками («То-то вот и есть: честный и чувствительный человек откровенничает, а деловой человек слушает да ест, а потом и съест» ; «Мы только пару поддадим» ; «Ораторствовал здесь, знания свои выставлял, да и ушел, хвост поджав» . Излагая свою версию преступления, Разумихин мастерски представляет речь крестьянина Душкина, Миколки-красильщика, передавая в лицах их разговор со следователем, вставляя при этом собственные меткие замечания. Например: «Больше я его на том не расспрашивал,— это Душкин-то говорит, а вынес ему билетик — рубль то есть, потому-де думал, что не мне, так другому заложит, все одно — пропьет, а пусть лучше у меня вещь лежит: дальше-де положишь, ближе возьмешь, а объявится что а ль слухи пойдут, тут я и преставлю». Ну, конечно, бабушкин сон рассказывает, врет как лошадь, потому я этого Душкина знаю...». Самым благодатным зрителем и слушателем Разумихина писатель делает кухарку Настасью, она смеется над его прибаутками, подыгрывает ему, с удовольствием пьет с ним чай, разговаривает. А сами сцены с Разумихиным с их грубовато-шутливым непринужденным тоном строятся на контрасте с тем, что творится в это время в душе преступника.[3]

Особую  роль  в  создании  разговорно-бытовой народной стихии города играют пословицы, поговорки, приговорки, образные народные выражения из «Сибирской тетради». Пословицы (традиционно для Достоевского) не просто включаются в речь персонажей, а обыгрываются, рассматриваются с различных сторон, из пословицы может вырасти целый образ-символ.

Например, пословица «Бедность не порок» в устах Мармеладова как бы предваряет будущие картины несчастий его семьи, символически раскрывает образ самого Мармеладова и его место в жизни:

« - Милостивый государь, - начал он почти с торжественностью, - бедность не порок, это истина. Знаю я, что и пьянство не добродетель, и это тем паче. Но нищета, милостивый государь, нищета – порок-с…». Эта же пословица как бы догоняет Раскольникова в полицейской конторе , возвращая его ко времени вызревания идеи и напоминая о родстве с теми, с кем он навеки себя разъединил, преступив порог, проливая кровь.[1]

Обращается к пословицам и сам Раскольников, например, во время раздраженного монолога-раздумья после получения письма из дома : «И как подумать, что это только цветочки, а настоящие фрукты впереди!» (речь идет о Лужине) . Интересно, что с этими словами перекликается поговорка, произнесенная Свидригайловым: «Ну, не правду я сказал, что мы одного поля ягоды? Таким образом, пословицы несут в данном случае важную идейно-смысловую нагрузку. В один ряд с этим можно поставить и другие высказывания Свидригайлова, заставляющие Раскольникова внутренне содрогаться, узнавая себя в облике психологических двойников. Например, за видимой обычностью и будничностью слов «Ну-с, ваш слуга. Я ведь от вас очень недалеко стою»  встает трагический для Раскольникова смысл.

Как средство самораскрытия выступают пословицы в словах Лужина: «…выходило, что я рвал кафтан пополам, и оба мы оставались наполовину голые по русской пословице: «Пойдешь за несколькими зайцами разом и ни одного не достигнешь».  Русская пословица звучит у русского человека как перевод, что подчеркивает оторванность Лужина от народной стихии, почвы. В данном случае речь идет и об антинародности той теории, которую Лужин «затвердил», т.е. о теории разумного эгоизма, с которой Достоевский полемизировал. Разговаривая ещё с одним «разумным эгоистом» - Лебезятниковым – по поводу поминок, которые тот считает «гнусным предрассудком», Лужин зло замечает: «То есть сесть за чужую хлеб-соль и тут же наплевать на нее, равномерно и на тех, которые вас пригласили».  Здесь можно уловит намек сразу на две пословицы: «Хлеб-соль ешь, а правду режь» (как хотел бы поступить Лебезятников) и «Посади свинью за стол, а она и ноги на стол» (на что, видимо, намекает Лужин, желая обидеть своего «молодого друга»). Пословица может и не называться, а только подразумеваться. Например, мысли Раскольникова о своей приметной шляпе, которая может испортить все дело, и навязчивые рассуждения Разумихина о головных уборах наряду с другими оттенками значения отсылают нас к пословице «На воре и шапка горит». Иронический подтекст чувствуется за пословицами в речи поручика Пороха. Вообще в романе трудно найти пословицы и поговорки в их «естественном» виде, они обязательно видоизменены, искусно вплетены в речь, обыграны с разных сторон, присутствуя часто лишь в в идее намека.

Органично входит в речь представителей народа, главных героев фразеология «Мертвого дома». Из этих выражений составляются целые диалоги, разыгрываются миниатюрные сценки. Возле заведения с «прынцессами» Раскольников вступает в разговор на улице: «Кажись, и генеральские дочки, а носы все курносые!» - перебил вдруг подошедший мужик, навеселе, в армяке нараспашку и с хитро смеющейся харей». Одна из девиц тут же обращается к Раскольникову: «Я, милый барин, всегда с вами рада буду часы разделить, а теперь вот как-то совести при вас не соберу. Подарите мне, приятный кавалер, шесть копеек на выпивку» . Почти полностью из таких выражений составлен диалог двух работников, разговор Раскольникова с молодым парнем на улице. [1]

Большой интерес с точки зрения образных народных выражений представляет речь Настасьи. Вместе с ней в роман входит непосредственный голос человека из народа. Выражения типа «ну-тя к проказнику», «ишь какой востроногий»  и т. п. соседствуют у неё с чисто городскими словечками (фатера, капитал). Относясь к Раскольникову с жалостью и состраданием, Настасья, сама того не ведая, изрекает самый суровый приговор: «А это кровь в тебе кричит». В свете «безличной объективности народного творчества» это выражение встает в один ряд со словами «из толпы», также выражающими безоговорочное осуждение («Ишь нарезался» - после преступления; «Ишь нахлестался – во время сцены на площади перед признанием).

Итак, мы рассмотрели роль и место фольклорных сцен в романе «Преступление и наказание».  На особенности их использования оказали влияние и личные впечатления Достоевского, и воспоминания о каторге, и знакомство с газетно-журнальными публикациями того времени.

Значительная часть фольклорных материалов в романе (песни, импровизированные сценки, народная фразеология, обычаи) в большей степени связаны с улицей, трактиром, а не домашним очагом и семейными ритуалами, лишний раз оттеняя уродливость, неблагообразие окружающей действительности. «Уличные», «кабацкие» песни – примета улицы, делающая действительность в романе видимой и слышимой. Соотнесенные с идейно-художественным смыслом отдельных моментов романа, они помогают глубже проникнуть в обобщенно-философский план романа. Ряд сцен, тем, образов, мотивов близок к поэтике народных драматических представлений с их зрелищностью, действительностью, подчас глубоким трагизмом и грубоватым юмором. Народному слову принадлежит значительная роль в нравственном наказании преступника. Зло, разъединенность людей, эгоизм и вседозволенность воплощены в романе в тесной связи с народной демонологией.[2]

Образы-символы в романе являются теми вехами, ключевыми вершинными точками, вокруг которых концентрируется действие, а также звеньями, связывающими воедино все творчество писателя.

Внимание к фольклоризму творчества Достоевского, недостаточно явному на первый взгляд, помогает осмыслить всю философско-поэтическую систему писателя, общие приемы его творчества, неповторимые особенности реализма, а также формирует внимательное отношение к тексту, заставляет вживаться в художественную ткань произведения.

Кроме того, изучение фольклоризма  Достоевского поможет понять одну из общих закономерностей литературного развития – сближение творчества русских писателей второй половины XIX века с устным народным творчеством, постижение ими сути народного характера, народной культуры.

 

Список литературы:

1.     Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений. Том 6. Ленинград, 1973. –С. 100-179

2.      Владимирцев В.П. Народные плачи в творчестве Ф. М. Достевского / В. П. Владимирцев // Русская литература. – 1987. - №4. – С.177-189. 

3.     Селезнев Ю. И. В мире Достоевского. Слово живое и мертвое. Москва , 2014. – С.73.

4.      Климова С.М. Страдание у Достоевского: сознание и жизнь / С.М. Климова // Вестник Российского государственного гуманитарного университета. - 2008. - №7. - С. 186-197.

5.     Бузина Т.В. Достоевский :Динамика судьбы и свободы. Москва, 2011. – С.352 .